Закончив изучать документы, я положил их обратно на стол Гаврилова и повернулся к нашему клиенту. Капитан уже сидел, прислонившись спиной к стене, и с ужасом смотрел на нависшего над ним Шерхана. И было с чего. Наиль достал свой, добытый еще в Финскую войну нож, и собирался разрезать галифе капитана. Сделав это, он за шиворот подтащил бандеровца ближе ко мне и усадил его на стул. Галифе вместе с исподним болтались, у уже морально сдавшегося диверсанта, на носках хорошо начищенных сапог.
Первые десять минут допроса несостоявшийся диверсант упирался. Сначала грозил санкциями от НКВД, потом Божьей карой, затем и вовсе замолчал, только скрипел зубами. Но после того, как Шерхан, заткнув его пасть захваченной из машины ветошью, начал применять третью степень устрашения, уоновец сдался. И когда Наиль вытащил у него изо рта кляп, запел как соловей, сообщая мне массу интересных сведений. О себе, о полученном задании и об известных ему планах немцев. Третьей степенью устрашения мы с Наилем называли самые жёсткие методы допроса, которые апробировали в Финскую войну. Этими методами мы развязывали языки даже упёртым финским егерям, а тут — всего лишь какой-то вшивый националист. Поэтому, через тридцать минут после начала допроса я уже знал всё, что меня интересовало.
Оказывается этот ублюдок был добровольцем и сначала служил в батальоне «Нахтигаль», в котором собралось около тысячи украинских националистов. Там он был одним из подручных Романа Шухевича, занимавшего в батальоне должность политвоспитателя. Потом его взяли на обучение в специальное подразделение «Роланд». Там он себя хорошо показал и его, уже как руководителя диверсионного подразделения, неделю назад перебросили на советскую территорию. Всё это время они отсиживались на одном из хуторов и только один раз провели активную операцию. Захватили два грузовика, уничтожив при этом троих красноармейцев и одного командира Красной армии.
Приказ по рации о начале операции по захвату, а если придётся, и уничтожению одного из самых крупных и имеющих наилучшее зенитное прикрытие складов, поступил сегодня утром. Под контроль склад нужно было взять до 3:30. Потом, при приближении немецких самолётов требовалось запускать по две ракеты — зелёную и красную. Германское командование очень интересовал этот склад. Здесь было заскладированно большое количество авиабомб, а также имелось подземное хранилище бензина, класса А. Помещения для хранения взрывчатых веществ тоже были под землёй, в построенных ещё поляками казематах.
Кроме нас, этот артсклад служил базовым и для 14-го РАБа (района авиационного базирования). РАБ занимался тыловым обеспечением 9-й сад (авиадивизия смешанного состава). Наверное, немцы хотели захватить в первую очередь авиабомбы и бензин, чтобы использовать их против Красной армии. А что они нападут буквально в ближайшие часы, я уже и не сомневался. Пленному диверсанту был известен и приказ, по которому вермахт начнёт вторжение — «Дортмунд». Услышав этот приказ по рации, его группа обязана была разделиться. Одна часть должна была охранять захваченный склад, вторая устроить нападение на станцию и повредить стрелки. По информации этого лжекапитана, немцы должны выбросить десант и прийти его группе на помощь. Его задачей было — продержаться до 12–00. Этому обер-лейтенанту немецкой армии было также известно, что всё подразделение «Роланд» было задействовано в диверсионных актах на территории СССР. При этом его группа была самая крупная из всех заброшенных. В задачи других групп включались, в основном, диверсии на линиях связи, организации засад на дорогах и распространение панических слухов после начала бомбардировок. Как было ему известно, все бойцы «Роланда» были одеты в форму НКВД, и большинство из них имело документы 9-й дивизии.
После получения всех этих сведений у меня возник один громадный вопрос. Что делать? Мозг буквально щёлкал как арифмометр, перебирая все возможные варианты действий. Для Шерхана, застывшего неподалёку, моё пассивное молчание длилось всего несколько секунд, а для меня прошла целая вечность. Наконец, очнувшись с уже готовым планом действий, я посмотрел на Наиля, горько усмехнулся и сказал:
— Да, парень, опять мы с тобой попали в самую топку. Сон на сегодня, да и, наверное, на следующую ночь, отменяется. Придётся тряхнуть стариной, одним словом, сержант — включай форсаж. Ладно, дружище, давай, пока, упаковывай этого клиента и веди его в нашу эмку. Доедем до станции и сдадим его в особый отдел. Пускай его срочно отправляют в Белосток и там уже трясут дальше. А нам нужно заняться более важными делами. Ты понял, когда немцы собираются на нас напасть?
— Да вроде, он сказал — в 3-30.
— Это не факт. Склад они должны до 3-30 захватить — это да. А вторжение немцы должны начать после команды в эфире — «Дортмунд». Как думаешь, мог он нас обмануть?
— Этот хлюпик? Да не в жизнь!
— Ладно, старший сержант, примем его слова на веру. И время нападения 3-30 тоже примем, но как примерное. Во всяком случае, к этому часу нужно быть полностью готовыми. Всё, Шерхан, время пошло, давай, действуй. А я пока пойду, найду Бульбу, да и с Гавриловым нужно переговорить. А то, видишь, эта нежная интендантская душа не вынесла реалий жизни. Сбежал, сучёк, после первых десяти минут допроса.
Я хохотнул, хлопнул Шерхана по плечу и вышел из кабинета, который теперь стал очень напоминать собой камеру пыток. А что — решётки на окнах присутствовали, пол был забрызган блевотиной и испражнениями, воняло как в общественной уборной, да и сам подследственный имелся. Бывший щеголеватый капитан сейчас представлял собою жалкое зрелище. Лицо было всё покрыто соплями и кровавыми пятнами, форма, кроме сапог, висела лохмотьями, оголяя трясущееся мелкой дрожью тело. Но эту весёлость я нагонял на себя искусственно, на самом деле, на душе было муторно и очень тревожно.